37
В Москве опять было шумно, тесно и грязно. Эдика дома не было. Пришлось дожидаться его у соседки. Валентины Дмитриевны. Та рассказала, что свекровь в больнице. Кажется, у неё рак поджелудочной железы. Операция была, облучение было. Немного полегчало и снова. Эдик пить бросил. Вернее, не бросил. Лечила она его опять. Кодировала. Сейчас не пьёт - держится.
Домой он явился поздно. Опять играет и поёт в ресторане. Увидев Марийку на пороге, оскалился улыбкой победителя и сказал:
- Заходи. Располагайся. Где дочка?
- У соседки. Спит уже.
Он сам пошёл за девочкой. Стал укладывать её на кровать. Она открыла глазки и проговорила:
- Здравствуй, Эдик. Я твою собачку привезла.
Он поцеловал её пушистую макушку. Спи, дочка.
Марийка пояснила: приехали навестить Анну Андреевну. Он кивнул:
- Плохая мама. Что только уже не делали. Ничего не помогает. Я к ней каждый день езжу. Будет очень рада вас сидеть. Особенно Лизоньку.
Наутро поехали в больницу. Вид свекрови испугал Марийку. Она едва сдерживалась. Сердцем своим почувствовала: это конец. Сначала хотелось бежать из этой пропахшей гноем и страданиями палаты. Однако она скрепила сердце. На удивление, Лиза ничуть не испугалась. Она взяла бабулю за руку. Рассказала ей сказку про собачку, которую подарил Эдик.
Спела ей несколько песенок. И в довершении всего заявила, что она будет ходить каждый день и петь им песни.
Свекровь ожила. Улыбалась бесцветными зрачками и бескровными губами. Внученька. Какое счастье, что ты есть у меня! С этого дня они стали ежедневно посещать бабушку. Марийка решила: останется, пока всё не разрешится. Это "всё" не нравилось Марийке, но оно надвигалось неизбежно.
В палате, в которой лежала Анна Андреевна, больных было трое. Одна одной краше. Они даже шутили между собой - кто "синее", кто "желтее", кто "белее". Приходилось ухаживать за ними всеми. Преодолевая брезгливость, Марийка выносила за женщинами плевательницы, судна, остатки недоеденной и заплесневелой пищи. Персонала не хватало. Бегала по магазинам за мороженым, звонила родственникам и знакомым. Доктора и медицинские сёстры свыклись с её присутствием и даже Лизоньку пропускали беспрепятственно.
С Эдиком мирно разошлись по разным комнатам. Она поселилась в комнате свекрови. Он в той, которая некогда была их общей. Хотела затеять с ним разговор о "настоящем" разводе, но передумала. Ему сейчас и так тяжело. Торопиться ей некуда. Пока время терпит. Зима в Москве выдалась тёплая и какая-то слезливая. Казалось, весь мир погрузился в серо-унылую боль и скуку.
Это случилось в самый канун Рождества. Марийка и Лизонька только что приехали в больницу. Бабушка бодрилась перед внучкой. Но Марийка понимала - из последних сил. Анна Андреевна долго держала ручку Лизоньки в своей руке. Потом поднесла её к своим губам и улыбнулась. Так с улыбкой на лице и умерла. Лиза поняла, что бабушка "уснула". Погладила её волосы и тихонько, по-старушечьи сморщив носик, заплакала.
Марийка позвонила Эдику. Он зелёный, как больничные стены, наклонился над матерью и поцеловал её в лоб. Появились санитары с носилками. Сказали: если врач позволит, вскрывать не будут. Утром можно тело забрать. Хоронить решили на деревенском кладбище близ дачного посёлка. Как-то проезжая с сыном мимо крошечного, но ухоженного кладбища, она сама указала там место. Да и дешевле. Три дня пронеслись как страшный сон. Больница. Морг. Магазины. Справки. Снова больница. Морг. Столовая. Продукты. Гроб посредине комнаты. Ритуальное агентство. Катафалк. Кладбище. Холодный лоб и ледяная рука свекрови. Рождественские морозы ударили так некстати. Уже стоя над зияющей могилой, в которую опустили, обитый велюром, гроб с телом Анны Андреевны, Марийка пожалела о том, что не нашла в себе ни сил, ни времени по - бабьи посидеть у гроба, поплакать и помолиться.
Как положено, отвели обед. Народу по городским меркам было много. Человек шестьдесят. Подруги, сослуживцы, соседи, немногочисленные родственники. Говорили только хорошее. И не только потому, что так принято. Человек "Аннушка" была и в самом деле хороший. Лёгкий. Мужа любила. Сына. И внученьку.
Вечером, провожая назойливую соседку с первого этажа, Марийка падала с ног от усталости. Заглянула в комнату. Эдика там не было. Обнаружила его на кухне. Понуро свесив голову, он уставился в чашку с давно остывшим кофе. Марийке вдруг стало жалко его. Она приблизилась. Забрала холодную чашку из его рук и погладила его по плечу. Он резко развернулся, уткнулся носом ей в живот и заплакал, как ребёнок. Она положила ему на голову руку, он обхватил её за талию, привлёк к себе и сквозь слёзы прошептал:
- Машка, не оставляй меня. Я ведь без вас не смогу.
Поднял голову, всмотрелся в растерянное Марийкино лицо и добавил:
- Ты же любила меня когда-то. Неужели это всё в прошлом... Я согласен... Если ни на любовь, то хотя бы на жалость. Пожалей меня, Маша!
Марийка наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, но он перехватил её губы:
- Маша, Машенька, прости меня.
Услышав такое родное и парализующее её "Машенька", она перестала соображать. На какой-то момент ей показалось, что это Андрей. И только когда оказалась в их брачной постели, всколыхнулась навстречу, но уже не Андрею, а Эдику.